Назад

Бывало и хуже.

"Гребите, греки! Есть еще в Элладе
Огонь и меч и песня и любовь..."
(Гомер)

    Автономка. Пятьдесят восьмые сутки похода. Двенадцатые сутки подо льдом. Глубина 110 метров. Наверху плотный лед, снизу километровая глубина. Тревог на всплытие под перископ и на сеансы связи нет уже почти две недели. На борту старшим в походе ЗКД. Конфликтует с командиром постоянно. Ищем полынью или тонкий лед, чтобы всплыть и определиться с местом.
   На корабле привычная рутина. Вахты, осмотры, занятия, приборки.
12.30. Начало учебной тревоги для повседневных осмотров кабельных трасс с дальнейшим плавным переходом в общекорабельную войну. Снова будем условно топить, поджигать и взрывать отсеки. Однообразие процедуры и неграмотность сценариев надоели до зубной боли. Перед каждой "войной" механик шепотом доводит по "Каштану" очередной план на пульт. Не дай бог, наши действия пойдут вразрез с теми которые уже представил в своей голове старший на борту. Тревога для всех, и на пульте яблоку негде упасть. Оба комдива, управленцы, я и Белошейкин побортно, электрик на "Каме". Изредка забегает киповец Скамейкин. Вообще, обстановка рабочая. Ежедневность этих зачетных, контрольных, тренировочных, подготовительных учений окончательно притупила их восприятие. Серьезно это мероприятие уже при всем желании не воспринимается. Отсидеть, откукарекать по связи набор дежурных фраз: " ...выполнены первичные мероприятия...", " ...условно сброшена аварийная защита...", "... условно начата проливка активной зоны...". И все. Ну а сейчас - сидим на пульте и ждем начала.
14.00. Началось. Старпом усталым голосом, пытаясь изобразить крайнее возбуждение, то ли кричит, то ли шепчет в " Каштан":
   - Учебно-аварийная тревога! Взрыв аккумуляторной батареи во 2 отсеке!
Заверещала аварийная сигнализация. Комдив раз Петрович докладывает в ЦП о готовности, смотрит на часы и изрекает:
   - Мужчины, эта лабуда на час, не меньше. Давайте чайку сообразим.
Все соглашаются. Что будет дальше, знаем назубок. Пожар в нашем отсеке, вода в восьмом, под занавес - разрыв первого контура левого борта на неотключаемом участке.
Все равно старший скажет, что все делалось неправильно, и завтра начнем сначала. Он с командиром на ножах. Ну работа у начальников такая - вечно быть недовольными! Что с них, бедняг, возьмешь? Ну не могут они по внутреннему своему устройству признать, что мы знаем, что делать! Не могут!
Поставили чайник. Из сейфов извлекли баранки, сухарики, варенье. Завязалась неторопливая беседа. Анекдоты, женщины, отпуск.
По ходу дела начался условный пожар и в нашем отсеке. Не отвлекаясь от чаепития, достали свои ИДАшки, распустили шланги ШДА. Вдруг ненароком заглянет посредник, а мы готовы. Обстановка создана. Считая людей, заглянул командир отсека. Накарябал на бумажке наше количество, вздохнул:
   - Как оно все надоело!
И ушел считать остальной отсек.
14.25. Как всегда, одна война плавно перетекает в следующую. Центральный пост начал усиленно "топить" восьмой отсек, про недопотушенный "пожар" в третьем сразу забыли. Поглядывая на часы, продолжаем дискуссию за чаем.
14.33. Из-за приборов, разделяющих пульт ГЭУ и киповскую, вырывается огромный черный клуб дыма. Оттуда слышится вопль Скамейкина:
   - Мужики!!! Пожар в киповне!!!
Секундный ступор. Петрович сметает рукой чашки и объедки со стола на палубу. Комдив два каплей Кулик докладывает в центральный. От дыма хочется кашлять.
После недолгого замешательства трансляция центрального поста оживает:
   - Аварийная тревога! Фактически! Пожар в третьем отсеке, горит выгородка КИП! Личному составу третьего отсека включиться в ИСЗ!
Торопливо натягиваем маски ШДА. Дым хоть и пыхнул всего один раз, но от него противный и едкий привкус во рту и слезятся глаза.
Внезапно, ни с того ни с сего со своим противным охающим по всему кораблю звуком падает аварийная защита реактора правого борта. Моментом. Без предупредительной сигнализации.
Белошейкин в шоке. Установка работала как часы. Никаких предпосылок.
Пару секунд спустя с тем же эффектом валится защита левого борта.
Теперь в шоке и я. Свет на секунду гаснет и перемигивает. Все, теперь сидим на аккумуляторной батарее. Оба АТГ останавливаются. Ход потерян. Стрелки тахометров медленно откатываются к нулю. Аварийная сигнализация на мнемосхемах взбесилась, зажигая один за другим попутные сигналы. Все ревет и мигает.
Маски скидываем к чертовой матери. Начинается уже настоящая работа. Отключаем звуковую. Становится тише. Пытаемся снять аварийные сигналы, чтобы остановить ход поглотителей вниз. Не выходит. Сигналы не снимаются.
Из центрального что-то заверещали. Петрович кричит:
   - Паша, ответь им хоть что-нибудь, чтоб отвязались!
Я подключаю центральный и, прижавшись губами к "Каштану", пытаюсь доложить о происходящем. Оттуда слышны шум и крики.
Центральный голосом механика требует только ход, остальное потом. Сообщаю комдиву. Петрович огрызается.
   - Сам знаю! Лаперузы...
Поворачивается к комдиву два.
   - Андрюха. Подхватывай линию вала гребными. Разобщать муфту не будем. Времени нет. Смотри, как по оборотам можно станет, подхватывай.
А центральный пост продолжает пилить с докладами о тушении и прочем. Я пытаюсь отбрехаться, ибо обстановки за приборами мы и сами не знаем.
Петрович, раздирая горло, вопит в киповскую:
   - Скамья!! Еб... твою! Что случилось?! Все вниз летит!
В киповне шум. Туда уже вломилась аварийная партия, вооруженная всем, чем можно для тушения пожара. Слышна ругань Скамейкина.
   - Пошли отсюда наx... Всё, потушен пожар! Докладывай: возгорание блока в приборе... Потушил, потушил... Сам еб... Да свалите отсюда!!! Установка накрылась!!! Только под ногами путаетесь!
На пульт влетает Скамейкин, потрясая почерневшим блоком.
   - Вот он, сука! Все из-за него.
Петрович уже осознал никчемность наших попыток остановить процесс съезда стержней. Поворачивается:
   - Скамья, где зиповский блок? Ставьте быстрее. Смотри, что творится.
Скамейкин морщится:
   - Петрович, он где-то в ящиках, в девятом отсеке. Надо искать. Минут пятнадцать точно.
У Петровича аж скулы сводит. Но делать нечего.
   - Давай, Скамья, дуй туда. Руки в ноги. Ищи. Я в центральный скажу, чтобы пропустили через отсеки. А то ракетчики уже в штаны наделали, переборку не откроют. Очень жизнь любят.
Скамейкин исчезает за дверью. Становится заметно, что пополз дифферент на нос. Ожил "Каштан".
   - Пульт! Комдив раз! Вы что, окаменели там? В чем дело? Доклад!
Все произошло в считанные секунды. Про центральный снова забыли. Петрович берет переговорник.
   - Центральный, сработала аварийная защита обоих бортов. Причины выясняем, по-видимому, из-за сгоревшего блока. Не сможем ввести установку в действие, пока блок не будет заменен. Прошу пропустить Скамейкина в корму за ЗИПом. Возгорание потушено...
"Каштан" щелкает, и раздается голос ЗКД. БикЮ   - Тишин, все понятно, устраняйте. Почему электрики не переходят под гребные электродвигатели? Потерян ход! Взгляните на глубиномер!
Все повернули головы. Глубиномер показывал 150 метров. Тахометры ГТЗА были практически на нуле. Мы тихонько планировали вниз. Мало помалу рос и дифферент.
Центральный продолжал:
   - Кулик! Какие проблемы?
В суматохе про электрические дела мы подзабыли. Своего хватало.
Кулик поднял виноватые глаза от своей "Камы".
   - Товарищ каперанг, не снимается блокировка ГЭД.
Его стало даже жалко. Комдивом Кулик стал на заводе, в лейтенантском звании. Помогло отсутствие других кандидатов и бурная деятельность Кулика на поприще партполитработы. И хотя парень он был сообразительный и неглупый, но в море после завода ходил редко. А никакая теория не сравнима с практикой.
   - Работайте! Обо всем докладывайте в центральный. Дацюк в корме, свяжитесь с ним.
Замкомдива отключился. Его голос был мраморно спокоен. Дальнейшее было не в начальственной воле. И, слава богу, он это понимал. Любой командир - дока во всем, но знать механическую часть корабля для большинства из них - ниже собственного достоинства. У понимающих это хватает ума не лезть руководить, у других - не хватает. Наш ЗКД, на счастье, принадлежал к первым.
На пульт врывается флагманский механик Дацюк. Он посредничал в восьмом отсеке и после аварийной тревоги и сброса АЗ остался там. Теперь прилетел к нам.
   - Кулик! Почему не отключаешь блокировку с пульта? Обалдел?
   - Не отключается, Александр Иванович. Я тумблером щелкаю, а лампа не гаснет. Не понимаю.
   - Старшину команды в корму, техника туда же. Скоро поздно будет. Я с ними. Держи связь.
Стрелка глубиномера медленно, но верно двигалась вверх. 170, 180, 190... Мы сидим совершенно беспомощные. Сигналы без блока не снимались, и поглотители катились вниз. Оба реактора все глубже и глубже погружались в "йодную яму".
Скамейкин вместе с инженером все еще копались в корме, выискивая замену сгоревшему агрегату. Блокировка гребных не отключалась. Центральный пост постоянно поддувал нос, выравнивая дифферент, но корабль все продолжал и продолжал идти вниз. 200, 210, 220... Ситуация становилась все занятнее.
Вариант первый. На такой глубине продувать цистерны главного балласта и аварийно всплывать - решение сомнительное. Неэффективно. А если и вынесет наверх, то сомнет об лед и рубку, и надстройку, может заклинить люки ракетных шахт и торпедных аппаратов. А это ремонт уже минимум на полгода. Да и после такого вылета наверх, во льды, возвращение на базу своим ходом - под вопросом. Что за этим следует - сами понимаете. Нужен ход.
Вариант второй. Не дадим ход. Что ж, тогда можно детские годы вспомнить. Лучшие моменты жизни и все такое. Стопочку выпить, если успеешь. Но это, конечно, в крайнем случае.
Стрелка глубиномера продолжает движение. 230, 240, 250... Петрович вернулся из кормы, куда успел сгонять помочь в поисках.
   - Дело полный финиш. Турбинеры весь ЗИП переставили, Скамья не может нужный ящик разыскать.
Посмотрел на глубиномер. Присвистнул.
   - Ну, быки колхозные! Еще немного, и можно давать команду "Курить в отсеках! ". Ладно, где чайник-то?
Лодка уже пролетела черту глубоководного погружения для нашего типа кораблей. Не грех и чайку попить. Напоследок. Спешить больше некуда.
С грохотом распахивается дверь пульта. Влетает пыхтящий и булькающий Дацюк.
   - Андрей! Ты сразу блокировку откуда снимал? С пульта?
Кулик кивает.
   - Флотоводец сраный... Комдивка картонный... Бл... !!! Пускай гребные!!!
Кулик дергается.
   - Блокировка...
   - Какая наx... блокировка! Пускай!!
Кулик командует в корму. Потом пускает гребные с пульта "Кама". Они работают. Глубина 279 метров. Стрелка глубиномера вздрагивает и останавливается.
Дацюк докладывает в центральный о даче хода.
Буквально сразу же прибегает радостный Скамейкин. Блок найден. Три минуты на замену - и мы снимаем аварийные сигналы.
Сразу, не дожидаясь разрешения центрального поста, взводим АЗ и начинаем тянуть решетки вверх. Все правила соблюдения ядерной безопасности свернуты в трубочку и засунуты в ж.. Вот теперь надо спешить, галопом!
15.10. Понемногу начали всплывать. Кулик с Дацюком убыли в центральный объясняться. Петрович сидит с нами, подгоняя меня и Белошейкина.
   - Давай-давай, без остановок. А то и так уже реакторы отравили, хрен знает, сколько выползать будем.
На пульт возвращаются Дацюк и Кулик. Флагманский просит внимания:
   - Ребята, это же просто конфуз. Я в центральном задницу этого юноши прикрыл, но вам знать надо.
Дацюк начинает рассказывать. Господи! Сели в лужу на детской вещи. При снятии блокировки с пульта сигнализация не гаснет. А гаснет лишь при снятии с местного поста. Кулик ключом дернул - лампа горит. Так она и должна гореть! А от нервозности обстановки эта чепуха из его головы вылетела начисто. Горит - значит, не отключена. Ну и давай искать неисправность. Благо, Дацюк, хоть и не бывший электрик, но эту ерундовину припомнил. Вот так: искали щуку, нашли пескаря.
Из "йодной ямы" мы добросовестно вылезли. Правда, только через час перевели нагрузку на турбогенераторы и перешли в обычный режим.
Битый час угорали со смеху, вспоминая лицо Кулика в момент прозрения.
В вахтенных журналах эта история никаких следов не оставила. Текучка. Не было этого. Да и не могло быть, когда на борту начальник.
Вечером на докладе ЗКД разметал в лохмотья командиров всех боевых частей, и на следующий день "потешные войны" пошли своим чередом.
А что, страха-то нет! Хотя и оставалась самая малость... Но бывало и хуже!

Простой советский пятак

    Куда идет корабль на боевую службу, из экипажа мало кто знает. На начальной стадии подготовки только командир, затем круг посвященных в эту страшную тайну постепенно расширяется. Старпомы, штурмана, связисты. Но согласно каких-то секретных директив, да и из-за вечного опасения флотских работников плаща и кинжала, общая масса находится в полном неведении.
А те, которые в курсе, помалкивают. И даже когда корабль уже вышел в море, командир, объявляя боевую задачу, все равно отделывается общими фразами. Идем подо льды, или идем в Атлантику, или идем в Южную или Северную Атлантику. Вот и вся информация. Спросишь у штурмана наши координаты, он посмотрит на тебя как на сумасшедшего и молчит. А что молчит, и самому, наверное, непонятно.
Ну кому я разглашу военную тайну на глубине 150 метров? Только и знаешь, рвем противолодочный рубеж Нордкап-Медвежий, значит, и правда, идем в Атлантику. Прорвали Фареро-Исландский рубеж, значит, уже в океане. Правильно ли, неправильно ли держать экипаж в дураках, судить не мне, но что иногда случается из-за незнания обстановки, почувствовать на себе приходилось.
На очередную боевую службу собирались как всегда. До последних дней доукомплектовывали экипаж, аврально грузили продовольствие и проходили проверку за проверкой.
О цели плавания было известно, что бороздить глубины будем где-то в Атлантике, в районе, куда после развала Союза уже много лет наши лодки не ходили. Больше ничего известно не было, да и никому эти сведения не были особо интересны. Вода - она везде вода.
Штурмана в условиях строжайшей секретности рисовали карты, ракетчики проводили регламентные проверки ракетного оружия, а механики латали матчасть и носились по складам, выпрашивая лишний ЗиП. Ну, вообще все как всегда. Ничего нового.
Наконец исписали горы документации, проползли все проверки, отстрелялись и вышли в море. Как всегда, командование для перестраховки и пущей важности на борт посадило замкомдива и кучу флагманских. Практика обычная, но для рядовой автономки штабных оказалось многовато. Кроме ЗКД еще флагманские штурман, связист, механик и РЭБ.
Отшвартовались, погрузились, покинули терводы и заслушали боевую задачу. По общекорабельной трансляции ЗКД очень важным голосом довел до всех, что поход не простой, а очень важный, идем как бы в Южную Атлантику и все такое про долг, ответственность и дисциплину. Ну и что? Южная так Южная. Впервой что ли? В район Бермуд ходили и раньше, правда, сейчас почти перестали, но ничего страшного в этом нет.
Только комдив-раз и турбинист засомневались, ведь чем южней, тем температура воды выше. А наши корабельные холодильные машины могут работать в двух режимах. Основной, точнее, тот, которым пользуются чаще, охлаждает забортной водой. Название простое и доходчивое - РВО, режим водяного охлаждения. Просто и действенно. На севере за бортом и летом максимум плюс три. Хватает на все. Насосы холодильной машины гоняют забортную воду, и все довольны. Прохладно и приятно. Другой режим - пароэжекторный, он же ПЭЖ. Тут посложнее: и пар от турбины, и эжектора, и регуляторы давления, всего достаточно. Забортная вода здесь не основное. Режим посложнее, но и холодит независимо от того, что за бортом. Но оттого что плаваем-то мы последние годы по большей мере в полярных водах, его и используют раз от раза, чаще для проверки работоспособности.
Но флагманский механик всех успокоил. Не надо зря напрягаться, все нормально, сильно на юг не пойдем... наверное... ну будет за бортом плюс пять или семь, справимся...
Корабль успешно преодолел все противолодочные рубежи и постепенно уходил все южнее, неторопливо продвигаясь в сторону Бермудских островов. До поры до времени оснований для беспокойства не возникало. Дни текли по повседневному расписанию, вахта сменяла вахту, техника работала без непредвиденных сбоев и поломок. Где-то на тридцатые сутки похода после очередного сеанса связи на пульт ГЭУ пришел уже одуревший от вынужденного безделья флагмех, и усевшись на топчан, заявил:
   - Москва внесла коррективы в планы. Пойдем еще южнее. Думаю, пора переводить холодилки в ПЭЖ. Вызывайте комдива и командира со старшиной турбогруппы в корму.
И дальше все пошло опять же по-будничному. Холодилку 9-го отсека перевели на большое кольцо кондиции, холодилку 8-го остановили и начали готовить ее к работе в пароэжекторном режиме. Не спеша, а вдумчиво и не дергаясь. Но уже через сутки оказалось, что работать в ПЭЖе холодилка отказывается категорически. Не хочет и все. Не держит давление, и вообще, образно говоря, показывает турбинистам язык и жеманится как гимназистка.
Турбогруппа во главе с комдивом и примкнувшим к ним флагманским постепенно начала переселяться в 8-ой отсек, а весь корабль продолжал жить своей жизнью, еще не представляя, что же его ждет дальше.
Прошло еще несколько дней. И тут я неожиданно заметил, что проснулся в своей каюте на мокрых простынях, да и сам влажный, как после душа. На корабле стало заметно теплее. Спальный 5-бис отсек и до того не самый прохладный, неожиданно превратился в своего рода предбанник, откуда хотелось куда-нибудь свалить. Заступив на вахту, мы узнали, что за ночь температура забортной воды значительно потеплела, что значило вход корабля в какое-то теплое течение.
Потливость, неожиданно навалившаяся не только на экипаж, но и на группу «К» во главе с командиром и ЗКД озадачила и вызвала у них неуёмное раздражение. На ковер в центральный пост были незамедлительно вызваны флагманский, механик, комдив, командир турбинной группы, и к нашему изумлению, зачем-то оба управленца.
   - Ну что, механические силы, обосрались?!
ЗКД был строг и суров. На его насупленных бровях и грозно топорщившихся усах висели капельки влаги, а со лба и залысины они вообще безостановочно скатывались вниз, орошая лицо и палубу.
   - Механик! Что за бл...о! У нас что, холодилки вообще не работают?! Я пока обедал, промок весь до исподнего!!! Докладывайте!!!
Механик, милейший и интеллигентный мужчина, у которого самым страшным ругательством было слово «негодяй» начал негромко и спокойно объяснять, что, мол, ввод в пароэжекторный режим операция сложная, командир группы вообще первый раз это делает, но мы ее все равно запустим, да и предупреждать заранее надо, что идем чуть ли не в тропики... Последнее просто вздыбило ЗКД.
   - Кого предупреждать? Вас? Матросов? Может, еще и американцам сообщим, куда идем? Механик, вы офицер, вы командир электромеханической боевой части, вы ответственны за готовность корабля к выполнению всех! Я повторяю: всех поставленных задач! Даю вам еще шесть часов! Все ясно?
Механик, с каменным лицом выслушавший монолог ЗКД, кивнул головой.
   - Так точно, товарищ капитан 1 ранга! Разрешите вопрос?
ЗКД обтер лоб ладонью, брезгливо стряхнув пот на палубу.
   - Разрешаю!
   - Мы долго еще на юг будем двигаться?
Каперанг, уже стравивший весь негатив и раздражение и превратившийся в более или менее нормального человека, вздохнул.
   - С неделю точно... Что, все так плохо, мех?
И тут подал голос молчавший до этого командир.
   - А что хорошего? Турбинист молодой, да и вдобавок прикомандированный, техники еще позавчера матросами были, а самих матросов отовсюду собирали до последнего дня. Один старшина команды опытный, но его на два отсека физически не хватает... Да и корабль загнанный в дупло... Да вы и сами в курсе...
Каперанг, слушая командира, механически покачивал головой.
   - Да, все так! И сам знаю... Если не запустите холодилку, неделька такая будет... Как в молодости...
Потом повернулся к флагманскому.
   - Анатольич! Все силы БЧ-5 в корму! Постарайтесь... пожалуйста...
Прошло два дня. За это время холодильная машина 8-го отсека три раза выходила на рабочий режим, но через пару часов переставала держать давление и валилась. За бортом к этому времени потеплело как в Сочи в разгар сезона. К этому времени самыми прохладными местами на корабле стали ракетные отсеки, где климат поддерживался собственными локальными холодилками, первый торпедный отсек, в котором всегда было традиционно холодно, и десятый, где греть воздух было попросту нечем.
Слава богу, холодильные машины провизионок работали без сбоев и продовольствие портиться не начало. В остальном корабль был уже не предбанником, а сауной в процессе разогрева. Особенно тяжко приходилось на пультах и боевых постах 3-го отсека, где масса приборов и ламп без охлаждения нагревали воздух внутри выгородок чуть ли не до пятидесяти градусов. А при включении вентилятора на пульте ГЭУ из ветразеля начинал дуть влажный горячий воздух, хотя и забирался он из трюма. Вообще третьему отсеку, в котором было сконцентрировано все управление кораблем, приходилось несладко. С ним мог сравниться только 5-бис отсек, в котором готовили пищу и спали. И там и там стояла температура воздуха как в хороший летний день на пляже.
ЗКД, наконец окончательно осознавший масштабы бедствия, неожиданно проявил глубочайшую человечность и разрешил нести вахту в трусах, являясь одетыми только на развод. Когда по палубам замелькали голые мужские тела в нежно голубых разовых трусах, корабль еще больше стал напоминать общественную баню. Начались обмороки, и наш эскулап носился по отсекам, «оживляя» народ всеми доступными ему средствами и рекомендуя всем побольше пить. Вся турбогруппа просто жила в 8-ом отсеке, а флагманский, механик и комдив выбирались оттуда только на вахту.
Мы же между вахтами бегали в 9-й отсек, чтобы ополоснуться в трюме забортной водой, которая хоть и немного освежала, но была все же очень теплой. Матросы между вахтами старались спрятаться от жары в трюмах ракетных отсеков, куда их до этого особо и не пускали, а офицеры и мичмана тоже разбредались по кормовым отсекам, ища место попрохладнее. Лично я по старой памяти три ночи спал на нижней палубе десятого отсека на ватниках, уступая ватник лишь своему сменщику с пульта ГЭУ.
На третий день этого кошмара по корабельной трансляции прошла странная команда.
   - Внимание всему личному составу!!! У кого есть пятикопеечная советская монета, срочно прибыть с ней в 8-ой отсек!!! Это очень важно!!! Повторяю!!! У кого есть пятикопеечная советская монета, срочно прибыть с ней в 8-ой отсек!!!
Вещал сам командир, и это подействовало.
Хотя страна и развалилась уже несколько лет назад, на удивление одна такая монета отыскалась у какого-то матроса. Он примчался в 8-ой, зажав ее в руке, и после чего буквально через пару часов произошло чудо. Жара начала спадать. Медленно, но неуклонно. Из отсечных вентиляторов подул вполне прохладный воздух, а доктор констатировал уменьшение полуобморочных обращений к нему. Холодилка 8-го наконец вышла в рабочий режим и работала так, как и должна была с самого начала.
Корабль остывал около суток. Уже часов через шесть ЗКД приказал экипажу одеться и больше не рассекать по кораблю в трусах с торчащими из заднего кармана сигаретами. Замполит переселился из торпедного отсека в свою каюту и у него, впрочем, как и у всего экипажа проснулся зверский аппетит, на несколько дней задавленный нашими «военно-морскими тропиками».
Мало-помалу жизнь вошла в привычную колею, и уже через неделю об этих днях вспоминали только в курилке и только со смехом. Я тоже смеялся, но только не над этим. После первых двух своих походов я уяснил, что трехмесячное заточение в прочном корпусе очень негативно влияет на мой внешний вид. Живот вырастал просто неприлично огромный. Поэтому уже в более зрелом возрасте я старался придерживаться если не жесткой диеты, то хотя бы какого-нибудь разумного ограничения количества поедаемой пищи, и ежедневно занимался минут по тридцать-сорок спортом. А поэтому вел строгий учет веса, каждые три дня взвешиваясь у доктора в изоляторе и ведя график колебания своих килограммов на стенке в каюте. Так вот, за эти несколько «тропических» дней, во время которых я, естественно, спортом не занимался, да и на пищу практически не налегал, у меня «вылилось» из организма 5,5 килограммов веса вместе с потом, мочой и нервами. А вообще все закончилось по-флотски бодро и без замечаний.
По приказу ЗКД ситуация с холодильной машиной 8-го отсека с самого начала не нашла отражения в вахтенных журналах, и по всем отчетным документам холодилка завелась как по инструкции «от ключа».
Только потом, наверное, недели через две после того, как мы вернулись из похода, на одном из построений на пирсе старшина команды турбинистов старший мичман, ходивший в море еще тогда, когда я писался в штаны, подошел к нам и протянул руку. На огромной ладони лежал простой медный советский пятак с аккуратно пробитой посередине микроскопической дырочкой.
   - Вот... дроссель самопальный пятикопеечный... бля... А сказали бы заранее, что в теплые края идем, может, и не было бы этого геморроя... Холодилка-то вся убитая была. Я перед автономкой всех предупреждал, что в ПЭЖе не заработает, полностью перебирать надо... А мне все лапшу на уши вешали, не идем на юг, не идем... Эх...
И шлепнув почему-то мне на ладонь этот пятак, старшина повернулся и встал в строй...
Я сохранил этот пятак до сих пор. Он лежит у меня в одной из коробок, где я храню небольшие никому не нужные мелочи и безделушки, у каждой из которых есть своя, абсолютно неповторимая история.
А вот что бы было, если бы на корабле так и не нашелся этот медный осколок исчезнувшей державы?
Да все равно выкрутились бы... Мы непобедимы!

   назад
Использование материалов сайта разрешено. Все права защищены. Copyleft ©.  Группа ™ "Экипаж " &  K °.  2010 год.